Медитативная подборка особых моментов с Шерлоком от этого автора. При вдумчивом разглядывании появляется непреходящее чувство эстетического наслаждения. Еще чувствуешь себя глупым подростком посреди приступа фанатской любви. В оправданье замечу лишь, что быть взрослым ужасно утомляет.
РазУлыбка. Шерлок так улыбается только для Джона. Искренне ли он смеется или хочет заставить друга выпить "отравленный" кофе, или же горький смех прорывается сквозь слезы - неважно. Моменты эти редки и потому драгоценны.
Два Процитирую tec_tecky: язык, лицо, обличье, дух, манеры пять раз дают тебе права на герб... а также осанка, стать, спина.
Случай Мартена Герра. Южнофранцузское крестьянство, шестнадцатый век. Мартен был женат на Бертранде, дочери состоятельного лангедокского крестьянина. Брак не был удачным - поначалу, долгое время, бесплодным. После рождения сына Мартен исчез. Когда же он вернулся, оказалось, что его место занято. Несколькими годами ранее в деревню явился молодой человек, Арно дю Тиль, выдававший себя за Мартена. Получалось у него здорово: его признали все, родственники, соседи и сама жена. читать дальше Сомнения возникли лишь тогда, когда между дядей и самозваным племянником вспыхнул имущественый спор. Угроза потерять земельное владение открыла дяде глаза на пришельца, и началась судебная тяжба. Допрошенные судьями несколько десятков свидетелей не помогли установить истину, так как часть их отрицала, что муж Бертранды — подлинный Мартен, тогда как другие не сомневались в том, что человек, с которым она счастливо прожила несколько лет, родив дочь, и есть ее законный супруг. Что касается самого подозреваемого, то он упорно опровергал обвинения в обмане, притом настолько убедительно, что Тулузский парламент, высшая судебная палата провинции, был готов оправдать его. Однако в тот момент, когда судья собирался огласить вердикт, в суд является не кто иной, как Мартен Герр собственной персоной, на одной ноге, изменившийся, но несомненно подлинный! Бертранда и все остальные тотчас его узнают. Трикстер изобличен, осужден и повешен перед домом человека, за которого он столь долго и успешно себя выдавал.
Как можно попытаться понять мотивы действий Арно, Бертранды и остальных жителей деревни? Арно, чтобы столь успешно играть свою роль, нужно было досконально изучить прежнюю жизнь Мартена. Он превосходно знал всех людей деревни по именам и внешности, так что поначалу никто не усомнился в том, что он и есть Мартен Герр. Отмечают, что в ту эпоху не было отчетливых критериев идентификации личности: не было ни документов, ни образцов почерка, ни даже привычки вглядываться в черты лица, которая вырабатывается использованием зеркала. Возможно, в тех условиях не развивается и физиогномическая наблюдательность. Замечание Февра о "визуальной отсталости" человека шестнадцатого века: он привык полагаться скорее на слух, нежели на зрение. Отсюда мы понимаем, почему окружающие поверили наглому обману. Остается вопрос - как себе все это мыслил сам обманщик? Как пишет Натали Девис, его "акция" - не обычное мошенничество, а разработанная стратагема "присвоить себе чужую жизнь". Мы знаем лишь, что Арно решительно опровергал все возражения против его аутентичности в качестве Мартена Герра (правда, ничего другого ему и не оставалось, слишком далеко зашел он в своей мистификации). Он был столь убедителен и последователен в самозащите, что в его пользу на суде свидетельствовали десятки соседей; более того, ему поверил опытный и просвещенный тулузский судья де Корас, который и оставил подробное описание этого «удивительного и достопамятного» дела. Лишь после осуждения Арно, когда от него потребовали предсмертного публичного покаяния, он, наконец, готовясь предстать пред высшим Судией, признал себя обманщиком и самозванцем. Мы знаем, какова цена, которую платят вечные притворщики: маска прирастает к лицу, прорастает внутрь. Мог ли Арно вообразить себя Мартеном? Психологическая трансформация сознания объясняет убежденность, с какой он отстаивал свою новую идентичность, и убедительность, которая произвела столь сильное впечатление на судью. Однако, конечно же, нет речи о том, что "Мартен Герр" вообще забыл, что он - Арно дю Тилль. Он играл и притворялся. Способ самоидентификации заключался не в полном отказе от собственного Я и растворении его в модели, а в уподоблении себя другому. Средневековый индивид - прежде всего член группы и преимущественно в ее недрах обретает собственное Я. Натали Дэвис с основанием утверждает, что «авантюрист и самозванец Арно дю Тиль достиг своей цели, когда сумел войти в жизнь семьи Герров» . Арно, с блеском сыгравший роль Мартена Герра, обнаружил немалую артистичность. Перед нами незаурядная личность. И в данном случае мы имеем дело с большой пластичностью человеческого Я и с его способностью перевоплощаться. Не означает ли это, что индивидуальность средневекового человека не была строго очерчена и четко обособлена от ее окружения? Об этом свидетельствует ее тяга найти готовую матрицу, стремление слиться с прототипом и легкость, с какой она себя уподобляла образцу. Как известно, Средневековье было эпохой, в изобилии порождавшей самозванцев. Проблема самозванца является психологической проблемой.
История не выдуманная и на самом деле случилась в шестнадцатом веке - имеются подробные документальные подтверждения. Самозванцы действительно тогда объявлялись часто. Мы сами можем вспомнить и из своей истории (даже того же самого периода) подобные случаи - с царевичем Дмитрием Иоанновичем, например. У меня возник также другой вопрос: насколько можно относить эту историю к истории средних веков. Шестнадцатый век - это уже Эпоха Возрождения, но автор книжки говорит, что поскольку, речь идет о крестьянстве, можно с полным правом примерять психотипы и модели поведения к людям Средневековья. Конечно же, я верю замечательному ученому. Теперь - насколько глубоко в прошлое можно поместить проблему самозванства? Например, другой уважаемый мной историк рассказывает в своей фантастической повести об очень похожем случае, и даже фамилии персонажей оказываются похожими: очевидно, он использовал известный сюжет о Мартене. Но! Место действия его повести - двенадцатый век, накануне появления Святейшего Обвинения. Также, вернувшись снова к Гуревичу, читаем: "Но я задаю себе вопрос: когда средневековый автор идентифицировал себя с неким образцом — Абеляр с Иеронимом, Гвибер Ножанский с Августином, Сверрир с Магнусом, сыном святого Олава, — ведь он знал, что он — Абеляр, а не Иероним и тем более не Христос, Гвибер, а не Августин, и т.д.?" Все эти деятели жили и творили значительно раньше шестнадцатого века. Это век одиннадцатый. Вопрос остается, но думаю, можно перенести данные особенности осознания своего Я и в девятый-десятый век с поправками на сохраняющееся явление архаического индивидуализма...